ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИI TACCUINI 1

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ

I TACCUINI

ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

3

TACCUINO

3

Для полной согласованности душ нужна согласованность дыхания, ибо что – дыхание, как не ритм души? Итак, чтобы люди друг друга понимали, надо, чтобы они шли или лежали рядом. 7го _{декабря 1916 г.} ––––––– Календарь на март. 17го _{– на Алексея с гор вода.} 25го _{– третья встреча весны.} На Благовещение воры заворовывают на счастье на весь год. ––––––– В Воспитательном доме. Апрель. Нянька, подавая касторку: – «Так себе – масло… Пейте безо всякой мечты!» ––––––– В коридоре – две фигуры, одна чудовищная, другая приблизительно чудовищная. Нянька, о них: – «0не ба–арышни, одне ожидают, а другия за ними наблюдают,– и тоже ожидают. И тоже барышни.» –––––––

Per una totale armonia nell'anima si ha bisogno di armonia nella respirazione, poiché che cos'è il respiro, se non il ritmo dell'anima?

Dunque per far sì che le persone si capiscano l'una con l'altra, occorre, che camminino o giacciano a fianco.

7 Dicembre 1916

–––––––

Marzo

17 – nel giorno di Aleksej l'acqua scende dalle montagne1

25 – terzo incontro con la primavera2

(Nel giorno dell'annunciazione i ladri iniziano a rubare per tutto l'anno per la felicità)

–––––––

Nella casa dei trovatelli. Aprile

La balia, servendo olio di ricino: – «L'olio è così così... Bevete senza alcun desiderio!»

–––––––

Nel corridoio – due figure, una mostruosa, l'altra quasi mostruosa. La nutrice, a proposito di loro: – «Loro, le signorine, una aspetta, l'altra li sorveglia – e aspetta anche. E anche le signorine.»

Героизм – это противоестественность. Любить соперницу, спать с прокаженным. Христос – главным образом – проповедник героизма. ––––––– Героизм, как ремесло: пожарные. Божественность его ремесла. <не дописано> ––––––– Странность ремесл: пожарного, циркового, могильщика. ––––––– На целую толпу, глядевшую, как ведут арестанта Уйальда,– только один человек, плюнувший ему в лицо, и только один (Робби), снявший перед ним шляпу.– Остальные глядели. ––––––– Христос завещал всему еврейству свое великое «жаление» женщины.– Еврей, бьющий женщину, немыслим. –––––––

L'eroismo è contro natura. Amare il rivale, dormire con il lebbroso. Cristo – in particolare – è un predicatore dell'eroismo!

–––––––

L'eroismo, come mestiere: i pompieri. Divinità nel suo mestiere, <non concluso>

–––––––

Stranezza dei mestieri: del pompiere, del circense, del becchino. –––––––

In tutta la folla, che guardava portar via il carcerato Wilde, – solo una persona gli ha sputato in faccia, e solo una (Robbie3_{), si è tolta il cappello}

davanti a lui. – Gli altri guardavano. –––––––

Cristo affidò a tutti gli ebrei la sua grande “compassione” per le donne. – Ebrei, maltrattatori di donne, impensabile.

–––––––

––––––– Когда я пишу лежа, в рубашке, приставив тетрадь к приподнятым коленям, я неизбежно чувствую себя Некрасовым на смертном одре. ––––––– Нянька рассказывает: – «И цвяты мне снятся алые, и цвяты мне снятся синие, всё с глазочками, ровно павлины». ––––––– Одного болезнь печени делает Печориным, другого – Савонаролой, третьего – просто учителем математики, выводящим в четверти кол. ––––––– – «И была промеж ними такая игра. Он ей поет – ее аккурат Ма– русей звали – „Маруся ты Маруся, открой свои глаза“, а она сейчас же на постелю ляжет, простынею себя накроет,– как есть покойница. Он к ней: –„Маруся! Ты не умри совсем! Маруся! Ты взаправду не умри!“– Кажный раз плакал.– На одной фабрике работали, ей пятнадцать годов. ему шешнадцать.»

–––––––

Quando scrivo sdraiata, in camicia da notte, appoggio il quaderno alle ginocchia elevate, inevitabilmente mi sento come Nekrasov sul letto di morte5_.

–––––––

La balia racconta: – «I fiori mi sono apparsi in sogno scarlatti, e i fiori mi sono apparsi in sogno blu, tutti con degli occhietti, proprio come dei pavoni».

–––––––

La malattia al fegato fa di uno Pečorin6_{, di un altro – Savonarola, di}

un terzo – semplicemente un insegnante di matematica, che a ogni semestre da a tutti due.

–––––––

– «Tra di loro c'era questo gioco. Lui le canta – di preciso lei si chiama Marusja – «Marusja, tu Marusja, apri gli occhi», ma lei ora giace sul letto, il lenzuolo la copre, – così com'è, una defunta. Lui a lei: – «Marusja! Tu non devi morire! Marusja! Sul serio non morire!» – Ogni volta piangeva. – lavoravano in una fabbrica, lei aveva quindici anni, lui sedici.»

––––––– Кощунство сопоставления Христа и Ницше не в том, что Христос больше страдал, а Ницше меньше. Кощунство – очевидно – в несоответствии плоскостей. ––––––– Из письма: – Как медленно сходится с Вами такая–то! Она делает миллиметры там, где я делала – мили! ––––––– Ирина вопит.– «Не беспокойтесь, это она разговаривает!» – Может быть Богу тоже кажется, что мы «разговариваем»? ––––––– – «Не называйте Ирина, назовите Светлана, Тамара…» – Ужлуч– ше просто – Демон! ––––––– Начинаю понимать пристрастие маленьких детей к бессмысленным занятиям: открыванию и закрыванию дверей, игре – часами – в мяч. У меня над кроватью висячий звонок. Раскачиваю его с наслаждением. В эти минуты меня – действительно – нет.

–––––––

Sacrilegio il confronto tra Cristo e Nietzsche, non perché Cristo ha sofferto di più, ma perché Nietzsche ha sofferto meno. Il sacrilegio – evidentemente – sta nella discordanza dei due ambiti.

–––––––

Dalla lettera: – Quanto lentamente Vi si è avvicinata! Lei fa millimetri là dove io ho fatto – miglia!

–––––––

Irina7 _{strilla. – «Non vi preoccupate, questo è il suo modo di}

conversare! » – Forse anche a Dio sembra che noi «conversiamo»? –––––––

– «Non chiamatela Irina, chiamatela Svetlana, Tamara8_{…» – O}

meglio ancora semplicemente – Demone! –––––––

Comincio a capire l'attaccamento dei bambini piccoli alle occupazioni insensate: apertura e chiusura delle porte, gioco – per ore – con la palla. Sul letto ho un campanello pensile. Lo faccio dondolare con goduria. In questi minuti io – in effetti – non ci sono.

––––––– Лицо – свет. И оно, действительно, загорается и гаснет. ––––––– Умирает Сарра Бернар. Умирает глубочайшее в мире – голос. ––––––– – Вы любите двоих, значит Вы никого не любите! – Простите, но если я, кроме своего друга, люблю еше Гейнриха Гейне, Вы же не скажете, что я того, первого, не люблю. Значит любить одновременно живого и мертвого – можно. Но представьте себе, что Г. Гейне ожил и в любую минуту может войти в комнату. Я та же, Г. Гейне – тот же, вся разница в том, что он может войти в комнату. Итак, формулируем: любовь к двум лицам, из которых каждое в любую минуту может войти в комнату,– не любовь. Для того, чтобы одновременная моя любовь к двум лицам была любовью, необходимо, чтобы одно из этих лиц родилось на 100 лет раньше меня, или совсем не рождалось (портрет, книга). Если оба – еще лучше. – Не всегда выполнимое условие! – – И все–таки Изольда, любяшая еще кого–нибудь, кроме Тристана, немыслима, и крик Сарры (Маргариты Готье) – O l`amour, l`amour!– относящийся еще к кому–нибудь, кроме ее молодого друга

–––––––

Il viso è luce. E in effetti si accende e si spegne. –––––––

Muore Sarah Bernhardt9_{. La voce più profonda nel mondo – muore.}

–––––––

– Voi ne amate due, significa che Voi non amate nessuno! – Scusate, ma se io, oltre al mio amico, amassi anche Heinrich Heine, Voi non direste che io quello, il primo, non lo amo. Ciò significa che amare un morto e un vivo allo stesso tempo – si può.

Ma mettiamo che H. Heine resusciti e possa entrare nella stanza in qualsiasi istante. Io sono la stessa, H. Heine è lo stesso, la differenza è che lui può entrare nella stanza.

Quindi, riformulando: l'amore verso due persone, che possano in qualsiasi momento entrare entrambe nella stanza, – non è amore.

Perché il mio amore contemporaneo verso due persone sia amore ha bisogno che una di queste persone sia nata 100 anni prima di me, o che magari non sia affatto nata (un quadro, un libro). Se entrambi – ancora meglio.

– Condizione non sempre realizzabile –

– E tuttavia Isotta, amante anche di qualcun altro, oltre che di Tristano, è impensabile, e il grido di Sarah (Margarite Gautier)10 _{– O} l'amour, l'amour!11 _{– rivolto a qualcun altro, oltre che al suo giovane amico}

– смешон. ––––––– Я бы предложила другую формулу: женщина, не забывающая о Гейнрихе Гейне вту минуту, когда входит ее возлюбленный, любит только Гейнриха Гейне. ––––––– Каждый раз, когда узнаю, что человек меня любит – удивляюсь, не любит – удивляюсь, но больше всего удивляюсь, когда человек ко мне равнодушен. ––––––– – Ирина! Твой первый матрасик был набит соломой, а вырастешь ты все–таки принцессой на горошине. ––––––– Бесконечная благодарность за малейшее внимание, восторг от просто приличного поведения. Господин в трамвае уступает место. Мое первое движение в ответ: Да нет! Ради Бога! Сидите, я так тронута… Я даже от благодарности пешком готова идти! (Тайное желание уничтожения во имя…). Но стоит только молодому человеку в том же трамвае не уступить места старику, как с губ моих неудержимо

è ridicolo.

–––––––

Proporrei un'altra formula: la donna, che non si dimentica di Heinrich Heine in quell'istante in cui entra il suo amato, ama solo Heinrich Heine.

–––––––

Ogni volta che vengo a sapere, che una persona mi ama – mi sorprendo, non mi ama – mi sorprendo, ma più di tutto mi sorprendo quando una persona è indifferente nei miei confronti

–––––––

– Irina! Il tuo primo materasso era imbottito di paglia, e tu, tuttavia, crescerai come la principessa sul pisello.

–––––––

Gratitudine senza fine per la minima attenzione, entusiasmo per un semplice comportamento educato. Un signore sul tram cede il posto. Il mio primo movimento in risposta: Ma no! Per l'amor di Dio! State seduto, le sono riconoscente … Persino per gratitudine sarei pronta ad andare a piedi! (Segreto desiderio di annientamento in nome di...). Ma basta che un giovanotto nel medesimo autobus non ceda il posto a un anziano, perché

рвется: «.Хам!». ––––––– Всегда уступаю место старикам, старухам. Старухам с радостью, старикам – с наслаждением. (Только не тем, бритым, это значило бы –оскорбить. Бритым – улыбаюсь.) Одного старика даже этим смертельно испугала. А другой, которому я предложила пятачок (было раннее утро, и денег ему не меняли), долго–долго смотрел на меня, не понимая: – «А как же я Вам верну?» – «Господи! Пять копеек!» – «Да нет, сударыня, это невозможно». (Старик был старинный.) – Ну, господин, платите или сходите! – торопит кондуктор. – Ради Бога! – молила я. Старик всё еще глядел подозрительно. – Да берите, коли дают! – раздраженно сказал какой–то рабочий. Старик всё еще колебался. И вдруг, с вдохновенным лицом: –Как Ваше имя? – Мое?.. Марина.– Ну, так вот, сударыня. Я, как слезу, в первой же церкви поставлю на этот пятак свечку за Ваше здравие.– Вот и ладно!» – И радостно рассмеялся. ––––––– Мужчина, кончающий с собой из–за любви – патетичен, женщина – как–то жалка. Кармен можно убить и Кармен может убить, но Кармен никогда не убьет – себя. Ей это даже а голову не придет. А Казанова, любивший 1001 раз, наверное 100 раз из них думал о смерти.

dalle mie labbra irrefrenabile esploda un: «Cafone!». –––––––

Cedo sempre il posto ai vecchietti, alle vecchiette. Alle vecchiette con gioia, ai vecchietti – con piacere. (Solo non a quelli rasati, ciò significherebbe – offendere. Ai rasati – sorrido.)

Un vecchietto l'ho spaventato a morte. Un altro, al quale avevo offerto una monetina da 5 copeche (era mattino presto, e non gli cambiavano i soldi) mi ha guardata a lungo, senza capire: – «E come ve li rendo?» – «Oh signore! Per cinque copeche!» – «Ma no, signora, non si può fare». (Il vecchietto era all'antica.) – Allora, signore, pagate o uscite! – mise fretta il conducente. – Per l'amor di Dio! – supplicai io. Il vecchietto osservò di nuovo tutti con diffidenza. – Su prendete, finché ve li danno! – con stizza disse un operaio. Il vecchietto oscillò tutto, di nuovo. E d'un tratto, con viso ispirato: – Qual è il suo nome? – Il mio? .. Marina. – Allora, ecco, signora. Io, come si deve, accenderò una candela da cinque copechi per la vostra salute nella prima chiesa che trovo. – Oh d'accordo!» – E con gioia si fece una risata.

–––––––

L'uomo, che mette fine alla propria vita per amore ispira pathos, la donna è solo patetica. Si può uccidere Carmen e Carmen può uccidere, ma Carmen mai ucciderà – se stessa. A lei questo neanche passa per la testa. Mentre Casanova, amante per 1001 volte, di tutte queste volte, almeno 100 ha pensato alla morte.

Женщина – жизнь: жизнедательница, недра. В женщине, влюбленной безнадежно, есть что–то смешное, недостойное.– Какая же ты женщина, раз безнадежно? – И даже женщина, боготворящая всю жизнь одного, как–то не выходит. Данте и Беатриче. Перемените роли, и ничего не останется от Божественной Комедии. ––––––– Таинственная скука великих произведений искусства, одних уже их имен: Венера Милосская, Мадонна Рафаэля, Колизей, Божественная Комедия. (Исключение – музыка.) И таинственное притяжение мировых имен: Елена, Наполеон, Бетховен. ––––––– Старики и старухи. Бритый, стройный старик всегда немножко старинен, всегда немножко маркиз. И его внимание мне более лестно, чем внимание любого двадцатилетнего. Выражаясь преувеличенно: здесь чувство, что меня любит целое столетие. Тут и тоска о его двадцати годах, и радость за свои, за возможность быть щедрой,– и вся невозможность. Есть какая–то песенка Беранже: …Взгляд мой зорок… Но тебе двенадцать лет, Мне уж сорок. 17 л<ет> и 50 л<ет> совсем не чудовищно, а главное – совсем не

La donna è vita: procreatrice, viscere.

Nella donna irrimediabilmente innamorata, c'è qualcosa di ridicolo, indegno. – Che donna sei, se non c'è speranza? – E persino la donna che venera tutta la vita una sola persona, non ci fa una gran figura. Dante e Beatrice. Invertite i ruoli, e non rimarrà niente della Divina Commedia.

–––––––

Noia recondita dei grandi capolavori dell'arte, anche solo dei loro nomi: la Venere di Milo, la Madonna di Raffaello, il Colosseo, la Divina Commedia. (Eccezione – la musica.)

E l'attrazione recondita verso i nomi del mondo: Elena, Napoleone, Beethoven.

–––––––

Vecchietti e vecchiette. Uno slanciato vecchietto sbarbato è sempre un pochino più all'antica, sempre un pochino più marchese. E la sua attenzione mi lusinga di più, dell'attenzione di un qualsiasi ventenne. Esagerando direi: qua ho la sensazione che mi ami l'intero secolo. Qua c'è la nostalgia per i suoi vent'anni, la gioia per i miei, e la possibilità di essere generosa, – e tutta l'impossibilità. C'è una canzoncina di Beranger12_:

… Lo sguardo mio è penetrante...13

Ma tu hai vent'anni, E io già quaranta

17 anni e 50 anni non sono affatto mostruosi, e soprattutto – non sono affatto ridicoli. Possibilità di un vero pathos.

смешно. Возможность настоящего пафоса. А старуха, влюбленная в молодого человека – в лучшем случае– трогательна. Исключение: актрисы. Старая актриса – это мумия розы. Обратный пример: Беттина, полюбившая в 45 лет юношу восемнадцати. Но та же Беттина в двадцать лет любила шестидесяти пятилетнего Гёте! ––––––– О творчестве Ахматовой.– «Всё о себе, всё о любви!». Да, о себе, о любви – и еще – изумительно – о серебряном голосе оленя, о неярких просторах рязанской губ<ернии>, о смуглых главах Херсонесского храма, о красном кленовом листе, заложенном на Песне Песней, о воздухе – «подарке Божием», об адском танце танцовщицы,– и так, без конца. И есть у нее одно восьмистишие о юном Пушкине, которое покрывает все изыскания всех его биографов. – Ахматова пишет о себе – о вечном. И Ахматова, не написав ни одной отвлеченно–общественной строчки, глубже всего – через описание пера на шляпе – передаст потомкам свой век. –––––––

Invece la vecchietta, innamorata di un giovane – nei migliori dei casi – è commovente. Eccezione: le attrici. Una vecchia attrice è una mummia di una rosa.

Esempio contrario: Bettina14_{, innamorata a 45 anni di un giovane di}

diciotto. Ma la stessa Bettina a vent'anni amava il sessantacinquenne Goethe!

–––––––

Sulla produzione dell'Achmatova.. – «Tutto su di me, tutto sull'amore»15_{. E, di se stessa, e dell'amore – e ancora – meraviglioso – della}

voce argentea del cervo, delle oscure distese del governatorato di Rjazan', delle olivastre cupole della cattedrale di Cherson, della rossa foglia di acero posta sul Cantico dei Cantici16_{, dell'aria – «Dono di Dio», dell'infernale}

danza della ballerina, – e così via, senza fine.

E c'è una sua ottava sul giovane Puškin, che supera tutte le ricerche di tutti i suoi biografi.

– L'Achmatova scrive di sé – dell'eterno. E l'Achmatova, senza scrivere neanche un verso astrattamente sociale, più profonda di tutti – attraverso la descrizione della piuma sul cappello – consegnerà ai posteri il suo secolo.

О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов – и ничего не прибавишь. А о бесчисленных томах полного собрания сочинений Брюсова напишешь только одну книжку – величиной с ахматовскую – и тоже ничего не прибавишь. ––––––– – Что с него спрашивать? Он еще так молод! – Что с него спрашивать? Он уже так стар! – Спрашивают, очевидно, только с сорокалетних. ––––––– Два пронзительных места в Казанове. Казанова, через тринадцать лет останавливающийся в той же гостинице, в той же комнате, где жил с Генриэттой, и читающий на окне надпись, вырезанную бриллиантом (его подарок) – «Tu oublieras aussi Henriette».

И Казанова, пишущий впервые: – «Et comme je ressemblais deja plutot a un papa qu’ a un amant»…

––––––– О Казанове: блестящий ум (вечные проэкты <пропуск одной строки> сердце – вечно настороже (п<отому> ч<то> в любовных приключениях Казановы – сердца столько же, сколько пола). Наконец – дух: вечная потребность в Тассо <пропуск половины строки> И полное отсутствие души. Отсюда полнейшее незамечание

Sul piccolo libretto dell'Achmatova si potrebbero scrivere dieci tomi – e non aggiungeresti altro. Invece sugli innumerevoli tomi della raccolta completa delle opere di Brjusov17 _{scriveresti solo un libricino – grande} quanto quello dell'Achmatova – e anche qua non aggiungeresti nulla.

–––––––

– Di cosa deve chiedere conto? É ancora così giovane – Di cosa deve chiedere conto? É già così vecchio! – Chiedere conto, è evidente, si può solo a quarant'anni.

–––––––

Due passi taglienti del Casanova. Casanova, dopo tredici anni18

alloggia nello stesso albergo, nella stessa camera, dove aveva vissuto con Henriette, e legge sulla finestra la scritta, incisa con un diamante (un suo regalo a lei) – «Tu oblieras aussi Henriette»19_.

E Casanova quando scrive per la prima volta: – «Et comme je ressemblais déjà plutôt à papa qu'à un amant»20_...

–––––––

Su Casanova: mente brillante (progetti eterni <omissione di una riga> cuore è in guardia in eterno (perché nelle avventure amorose di Casanova – c'è tanto amore quanta sessualità). Alla fine – lo spirito: eterno bisogno di Tasso <omissione di una riga>

природы. Музыкальность же его и стихотворчество – музыкальность и стихотворчество всей Италии. ––––––– Блестящий комплимент человеку? – О, Калиостро с сердцем Казановы! – ––––––– Умилительное зрелище: Казанова, до того заслушавшийся Калиостро, что в первый раз в жизни не обратил внимания на то, что ел. quarantenni. ––––––– Некоторым людям ужасно не подходит всё торжественное. Уйльям Локк например – и Страшный Суд. ––––––– Жених и петух,– в обоих какая–то напыщенность. Даже слова похожи. –––––––

natura. La sua stessa musicalità e il suo poetare è la musicalità e il poetare di tutta l'Italia.

–––––––

Uno splendido complimento per una persona? – Oh Cagliostro21_{, col}

cuore di Casanova! –

–––––––

Spettacolo che fa tenerezza: Casanova quando si è immerso nell'ascolto di Cagliostro: per la prima volta in vita sua non ha fatto caso a cosa mangiava.

–––––––

Alcune persone non sono per niente adatte a tutto ciò che è solenne. William Locke 22 _{per esempio – e il Giudizio Universale.}

–––––––

Il fidanzato e il galletto, – in entrambi una certa boria. Persino la parola è simile.23

– Как, Вы любите граммофон? Ведь это ужасно! – Да, ужасно. – Неужели Вы не чувствуете пошлости этой трубы? Граммофон – ведь это станция, телеграфисты, подсолнухи… – Граммофон – это музыка. Возможность Шопена, Шумана… – И танго. – О, да! – И танго. ––––––– Танго… Полицмейстер одного южного провинц<иального> города запретил танцевать его вдвоем. И танцевали – каждый в отдельности. Танцевали и говорили: – «Да, хорошо! А вдвоем, должно быть, еше лучше». У этого полицмейстера был попугай, кажется времен Александра I. И сам он был приблизительно того же времени. Весь вставной – необычайно галантен – спал в чепце. ––––––– «Татарин: – «Груши танго! Груши танго! А скоро Шантеклзр вам привезу!» Смеюсь. И горничная смеется. – Чего Вы смеетесь? – Это груши–то – Шантеклэр!! – А что – по Вашему – Шантеклэр? – Узкая юбка! –––––––

– Ma come, Lei ama il grammofono? Ma questo è terribile! – Eh sì, terribile.

– Possibile che lei non senta la volgarità di quella tromba? Grammofono – vuol dire stazione, telegrafisti, semini di girasole....

– Il grammofono è musica. È un'opportunità per Chopin, Schuman… – E per il tango.

– Ah sì, – E per il tango.

–––––––

Tango... Il capo della polizia di una giovane cittadina di provincia ha proibito di ballarlo in due. E ballavano – ognuno separato. Ballavano e dicevano: «Sì, bene! Ma bisogna essere in due, sarebbe meglio». Questo capo della polizia aveva un pappagallo, come ai tempi di Alessandro I. E lui stesso era all'incirca di quei tempi. Tutto impettito – un insolito galante – dormiva con la cuffia.

–––––––

«Tataro: – «Pere tangò! Pere tangò! E presto vi porterò le Chantecler!»24

Rido. E la cameriera ride.

– Perché ridete? – Queste pere Chantecler!! – E cosa sono per voi – le Chantecler? – Una gonna stretta!

Благородство сердца – органа. Необычайная настороженность. Всегда первое бьет тревогу. Я могла бы сказать: Не любовь вызывает во мне сердцебиение, а сердцебиение – любовь. ––––––– Душу я определенно чувствую посредине груди. Она овальная, как яйцо, и когда я вздыхаю, это она дышет. ––––––– Наташа Ростова, Lise (Братья Карамазовы), Софья (Александр I Мережковского) – всё это – подростки одной породы, обратной девушкам Тургенева. Конец Н<аташи> Р<остовой> – гнусное чудо. Н<аташа> Р<ос– това>до брака и Н<аташа> Р<остова> после брака – два существа столь же враждующих, как первая Наташа и кн<яжна> Марья. ––––––– Кн<яжна> Марья! Великая ненависть моей жизни! – Не вижу прекрасных глаз, вижу только красный, наплаканный нос. И эта юродивая покорность отцу, и эти слезливые письма к Жюли, и это страстное желание замужества! – Женщинам, впрочем, свойственно ее любить – за ее ничтожество, как соперницы. Мужчины, искренно любящего княжну Марью – нет.

Nobiltà del cuore – dell'organo. Insolita diffidenza. È sempre il primo a suonare l'allarme. Potrei dire: Non l'amore provoca in me il batticuore, ma il batticuore – l'amore.

–––––––

L'anima, precisa la sento nel mezzo del mio petto. Lei è ovale come un uovo, e quando io sospiro, lei respira.

–––––––

Nataša Rostova25_{, Lise (dei Fratelli Karamazov), Sofja (Alessandro I}

di Merežkovskij) – tutte loro sono adolescenti della stessa natura, opposta alla ragazza di Turgenev,

La fine di Nataša Rostova è un vile miracolo. Nataša Rostova prima del matrimonio e Nataša Rostova dopo il matrimonio sono due creature tanto ostili quanto la prima Nataša e la principessa Mar'ja.26

–––––––

Principessa Mar'ja! Grande odio della mia vita! – Non vedo dei bei occhi, vedo solo un naso rosso, arrossato. E quell'imbecille ubbidienza al padre, e quelle piagnucolose lettere a Julie e quel passionale desiderio per la vita coniugale! –

Le donne, tuttavia, a modo loro la amano – per la sua insensatezza , come una rivale.

––––––– Почему Штейнер, если он ясновидящий, не видит, как скучны его произведения? ––––––– Первая невинность – неведение. (Грудные дети, девушки.) Я люблю только вторую – через ведение – невинность. ––––––– Главная обязанность стихотворного критика – не писать самому плохих стихов. ––––––– Имена. У здешней няньки сын – Евгений. А один служащий моего отца – свою фамилию Иванов всегда подписывал через два латинских f на конце. Нянька рассуждает так: «У меня ничего нет, дам я ему хоть имя кра–сивое.» – Нас 30 человек сидит за отчетами,– рассуждает Иванов,– и только я один знаю, что в Париже есть Вандомская колонна. Надо же мне как–нибудь показать, доказать им, что я другой! – И вот – пишет два ф. Жажда выйти из себя, из своего круга. Чистейший романтизм. –––––––

–––––––

Perché se Steiner27 _{era un chiaroveggente, non ha visto che le sue}

opere erano noiose?

–––––––

La prima innocenza è l'inconsapevolezza. (Neonati e neonate.) Amo solo la seconda – attraverso la competenza – innocenza.

–––––––

Il primo dovere del critico di poesia – è non scrivere lui stesso brutti versi.

–––––––

Nomi. La tata di adesso ha un figlio – Evgenij. Invece un impiegato di mio padre si chiama Ivanov, e il suo cognome lo scrive sempre con due “f” latine alla fine.

La tata ragiona così: «Io non ho niente, a lui almeno ho dato un bel nome.» – Abbiamo 30 persone a occuparsi del resoconto, – ragiona Ivanov, – e solo e soltanto io so che a Parigi c'è la colonna Vendôme. Ho bisogno di mostrare a qualcuno, di dimostrargli, che io sono diverso! – Ed ecco – che scrive due f. Brama di uscire da se stessi, fuori dalla sua portata. Puro romanticismo.

Возглас в коридоре: – «Хоть бы руки мои отвалились, чтобы не делать ничего!» ––––––– Не женщина дарит мужчине ребенка, а мужчина – женщине. Отсюда возмущение женщины, когда у нее хотят отнять ребенка (подарок),– и вечная, бесконечная – за ребенка – благодарность. ––––––– Худший враг Христа – это не язычник, а присяжный поверенный. ––––––– Отдайте Кесарево – Кесарю. Какая в этом бесконечная усталость! ––––––– Одна из нянек рассказывает своим подругам: – А у меня муж, милые, был!!! Только и человецкого, что обличие. Ничего не ел, всё пил. Подушку мою пропил, одеяло с девками прогулял… Все ему, милые, скушно: и работать скушно, и со мной чай пить скушно. А собой хорош, как ангел: волосы кучерявые, брови прямые, глаза синие…– Пятый год пропадает.

Esclamazione nel corridoio: – «Mi cadessero le mani almeno, non farei niente!»

–––––––

Nessuna donna regala a un uomo un bambino, ma l'uomo – alla donna. Da qui l'indignazione della donna quando le vogliono togliere il bambino (regalo), – ed eterna, senza fine – per il bambino – gratitudine.

–––––––

Il peggiore nemico di Cristo – non è il pagano, ma l'avvocato.28

–––––––

Date a Cesare quel che è di Cesare. Che infinita stanchezza c'è in questo

––––––– Una delle balie racconta alle sue amiche:

– E invece io un marito ce l'avevo care!!! Solo l'aspetto era umano. Non mangiava niente, beveva sempre. Si è venduto il mio cuscino per ubriacarsi, la coperta per pagarsi la battona... Tutto lo annoiava, mie care: e lavorare era noioso, e bere con me il tè noioso. Bello, come un angelo: capelli ricci, sopracciglia dritte, occhi azzurri … – al quinto anno sparisce.

––––––– Сарра в L’Aiglon предпоследний слог стиха произносила очень медленно, почти что пела. Французская школа? Нет. Гениальность. ––––––– Ирина – это что–то очень длинное, гибкое. Шея лебедя, хлыст. Это натянуто и певуче, как струна. Я сначала хотела назвать ее своим именем, потом Анной (в честь Ахматовой).– Но ведь судьбы не повторяются! – Пусть лучше потом ее именем кто–нибудь назовет свою дочь! ––––––– Христос – может быть он и не был Богом. Но мне всегда режет ухо, когда называют рядом Христа и Ницше. (Кощунство, очевидно, в несоотв<етствии> плоскостей.) ––––––– Если бы у меня родился сын, я бы назвала его – Димитрий, а уменьшительное сделала бы – «Лже». ––––––– Танго! – Сколько судеб оно свело и развело!

–––––––

Nell'Aiglon Sarah pronunciava la penultima sillaba della poesia29

molto lentamente, quasi come un canto. Scuola francese? No. Genio. –––––––

Irina è qualcosa di molto lungo, flessibile. Collo di cigno, di frusta. Canta ed è teso, come una corda musicale.

All'inizio volevo chiamarla con il mio nome, dopo Anna (in onore dell'Achmatova). – Ma dopotutto il destino non si ripete! – Lasciamo anzi che qualcuno chiami col suo nome la propria figlia!

–––––––

Cristo – forse lui non era nemmeno Dio. Ma mi disturba sempre l'orecchio, quando li nominano vicini Cristo e Nietzsche. (Il sacrilegio – evidentemente – sta nella discordanza dei due ambiti.).

–––––––

Se mi nascesse un maschio, lo chiamerei – Dimitrij, e il diminutivo sarebbe – «Falso».30

––––––– Tango! – Quanti destini unisce e separa!

––––––– И вдруг – как молния – воспоминание о Сиракузах. Огромный, буйный, черно–зеленый сад. Розы, розы, розы. И девочка лет четырнадцати. Лохмы волос, лохмы одежд.– Лоскут пламени.– Глухонемая. Бежит, бежит, бежит вперед по узкой тропинке. (Слева спуск). Сердце бьется от ее бега. И вдруг – встала. И в полоборота: рукой: Глядите! Что–то белое в зелени. Памятник. Подходим.

– «August von Platen. Seine Freunde». ––––––– Сарра Бернар и Ахматова. Видела и слышала Сарру, Ахматову – никогда. Но любила я их какой–то одной волной. – Вы знакомы с Ахматовой? – О, Ахматова! – Полузакрытые глаза. Полупоклон.– «Расскажите мне про нее: какие у нее глаза, походка, голос.» Черная ночь. Я – на перилах, он внизу, на скамейке. Грохочет море.– Голос у Ахматовой… Я знаю два таких голоса… Голос Сарры Бернар – и голос Анны Ахматовой… ––––––– XVIII век.– «Сударь, сударыня».– «Эй, господин! Пожалуйте, Мадам!» – XX век. –––––––

–––––––

E d'un tratto – come un lampo – il ricordo di Siracusa. Enorme, rigoglioso, giardino verde scuro. Rose, rose, rose. E una ragazza di quattordici anni. Ciocche di capelli, lembi di vestiti. – Brandello di fiamma. – Sordomuta. Corre, corre, corre avanti nello stretto sentiero. (A sinistra la discesa). Il cuore palpitava per la corsa. D'un tratto – si ferma. E a tre quarti: con la mano: Guardate! Qualcosa di bianco e verde. Monumento. Ci avviciniamo.

– «August von Platen. Seine Freunde»31_.

–––––––

Sarah Bernhardt e l'Achmatova. Ho visto e ascoltato Sarah, l'Achmatova – mai. Ma le ho amate con un solo impeto.

– Ha conosciuto l'Achmatova? – Oh, l'Achmatova – Occhi mezzi chiusi. Mezzo inchino. – «Raccontatemi di lei: come sono i suoi occhi, la sua andatura, la sua voce.» Notte buia. Io – sullo schienale, lui in basso, sulla seduta della panchina. Scroscia il mare. – La voce dell'Achmatova... Io conosco due voci così... La voce di Sarah Bernhardt – e la voce di Anna Achmatova …

–––––––

XVIII secolo – «Sire, Vostra Signoria» . – «Hey, signore! Prego Madame!» – XX secolo.

Разговор: А раньше как я стеснялась! Вдруг, думаю, у меня начнется, а Андрей Андреевич (д<окто>р) войдет. – А теперь? – А теперь,– хоть бы сам царь! – Царя–то нету… – Ну, кто у нас вместо него? – Керенский! ––––––– – Уж как мне хотелось дочку! Лидочкой хотела назвать! Д<окто>р, рассеянно: – «Ну и сына так же назовете». ––––––– Единственный мужчина, которому к лицу грудной ребенок – это чиновник. А может быть к этому нас приучил Достоевский. ––––––– Здесь порошки дают обернутыми в какие–то отчеты: Поступило столько–то, умерло столько–то. Француз бы непременно сказал; Avales de la mort. ––––––– Встреча Наполеона с Гёте. В духе Наполеона было бы сказать: «Если бы я не был Наполеоном, я желал бы быть Гете». И в духе Гете –

Conversazione: Prima come mi vergognavo! D'un tratto, penso, inizierà da me, e Andreij Andreevič (dottore) entra.

– E adesso?

– E adesso, – per me potrebbe entrare anche lo zar! – Di zar non ce n'è più …

– Allora, chi c'è al suo posto? – Kerenskij32_!

–––––––

– Poi quanto volevo una femmina! L'avrei voluta chiamare Lidia! Il Dottore, distratto: – «Allora il bambino lo chiamate uguale».

–––––––

L'unico uomo a cui s'addice un bambino in fasce – è il funzionario. E può darsi che a questo ci abbia abituato Dostoevskij.

–––––––

Qui le ceneri le danno avvolte in una specie di resoconto: Ricevuto un tòt, morto un tòt. Un francese avrebbe detto di sicuro: Avales de la mort33_.

–––––––

Incontro di Napoleone con Goethe. Sarebbe stato nello stile di Napoleone dire: «Se io non fossi stato Napoleone, avrei voluto essere Goethe». E nello stile di Goethe – rispondere: «Votre Majesté me

ответить: «Votre Majeste me comble» , опуская глаза, чтобы Наполеон ие прочел в них настоящего ответа. ––––––– Полнейшее равнодушие ко всякой не любовной трагедии. (Трагедии Авраама, Люцифера, Антигоны…) ––––––– Если трагедия не любовна, она – или трагедия с небом (Авраам, Люцифер) – или трагедия с родственниками (Король Лир, Антигона). К первым я равнодушна, вторые мне всегда немножко смешны. Исключение: трагедия материнства. Но она уже почти любовная. ––––––– Есть нелюбовные трагедии и в природе: смерч, ураган, град. (Град я бы назвала семейной трагедией в природе). – Единственная любовная трагедия в природе: гроза. ––––––– –– Почему музыканты всегда отказываются – играть, певцы – петь, поэты – говорить стихи? И почему все они – музыканты, певцы, поэты – никогда не откажутся говорить – вздор? –––––––

comble»34_{, a occhi bassi, per far sì che Napoleone non scopra la vera}

risposta.

–––––––

Assoluta indifferenza verso qualsiasi tragedia non sentimentale. (La tragedia di Abramo, Lucifero, Antigone …)

–––––––

Se una tragedia non è sentimentale, o – è una tragedia legata al regno di Dio (Abramo, Lucifero) – o è una tragedia sui parenti (Re Lear, Antigone). Verso le prime sono indifferente, le seconde mi fanno sempre un po' ridere.

Eccezione: la tragedia della maternità. Ma quella è quasi già una tragedia sentimentale.

–––––––

Ci sono tragedie non d'amore anche in natura: trombe d'aria, uragani, grandine. (Grandine così chiamerei la tragedia familiare in natura).

– L'unica tragedia d'amore in natura: la tempesta. –––––––

– Perché i musicisti si rifiutano sempre di – suonare, i cantanti di – cantare, i poeti di – recitare poesie? E perché tutti loro – musicisti, cantanti e poeti – non si rifiutano mai di dire – sciocchezze?

Тончайшая гамма от физического недоверия до отвращения. ––––––– Триединство: голос, глаза, походка. ––––––– Кого мы больше любим, читая Дневник Башкирцевой? Башкирцеву – или Дину? Башкириеву – или Пьетро Антонелли? Башкирцеву – или г–жу Бреслау? – Конечно – Башкирцеву.– То же делала сама Башкирцева. ––––––– Чем любовь к себе неосознанней, тем она животней. Пример: все эти люди, воображающие, что себя не любят, и бессознательно сад шиеся поближе к именинному пирогу. А Башкириевой любовь к себе не давала есть. ––––––– Один любит свое брюхо, другой – свою душу. Последнее не прощается. –––––––

Finissima gamma quella che va dalla diffidenza fisica al ribrezzo. –––––––

Trinomio: voce, occhi, andatura. –––––––

Chi amiamo di più leggendo leggendo il diario della Baškirceva? La Baškirceva35 _{– o Dina}36_{? La Baškirceva – o Pietro Antonelli}37_{? La}

Baškirceva – o la sig.ra Breslau38_{? – Ovviamente – la Baškirceva. – Lei}

stessa ha fatto lo stesso.

–––––––

Più l'amore verso se stessi è inconscio, tanto più è animale. Esempio: tutte quelle persone, che credono di non amarsi, e inconsapevoli si siedono più vicino alla torta di compleanno.

Ma l'amore della Baškirceva verso se stessa non le permette di mangiare.

–––––––

Uno ama la propria pancia, l'altro – la propria anima. La seconda cosa non viene perdonata.

Если бы Башкирцева в зеркале видела только свое лицо,– кто бы с ним спорил? Но Башкирцева в зеркале видела и свою душу. Это уже слишком. ––––––– Мужчинам в Башкирцевой мешает ум, женшннам – красота. ––––––– Любовь к себе, вознесенная до пафоса – вот Б<ашкир>цева. Было что–то спартанское в этой любви. ––––––– Миф о Нарциссе – правда о Башкирцевой. ––––––– Б<ашкир>цева – настоящий дэнди. Есть и спать перед зеркалом. (Бодлэр.) ––––––– И эта нежнейшая внешность при этой внутренней мужественности! – Русские предпочитают – наоборот. –––––––

Se la Baškirceva avesse visto solo il suo viso allo specchio, – chi avrebbe avuto qualcosa da ridire? Ma la Baškirceva allo specchio vedeva la sua anima. Ed è anche troppo.

–––––––

Della Baškirceva agli uomini disturba il suo intelletto, alle donne – la sua bellezza.

–––––––

Amore verso se stessi, che sale fino al pathos – ecco la Baškirceva. In quell'amore c'era qualcosa di spartano.

–––––––

Il mito di Narciso è la verità sulla Baškirceva. –––––––

La Baškirceva è una vera dandy. Mangia e dorme davanti allo specchio. (Baudelaire.)

–––––––

E questo aspetto delicato accanto a quel coraggio interiore! – I russi preferiscono – il contrario.

Внешность Б<ашкир>цевой: сталь и золото. Какое–то сухое сияние. ––––––– Дар ли богов, божественное ли проклятие – любовь к себе Б<аш–кир>цевой – но в этой судьбе бесспорно побывали боги. ––––––– Всякий дар богов – проклятье. ––––––– Попытки «оправдать» Б<ашкир>цеву.– «Да, конечно, нельзя так с собой носиться, но всё–таки жаль, так рано умерла». – Господа, в Воспитательном доме умирают еще раньше! – ––––––– И другое «оправдание» Б<ашкир>цевой – таланты. Живопись, прекрасный слог, игра на арфе. Живопись (то, что я видела) – сухая, скупая, нелюбовна.– Ее пресловутый Митинг.– Прекрасный слог,– да. Точный, как она сама. Верю в игру на арфе. Главная, основная, единственная ценность Б<ашкир>иевой – в том, что она – она. –––––––

L'aspetto della Baškirceva: acciaio e oro. Una sorta di splendore freddo.

–––––––

Dono degli dei, maledizione divina è l'amore per se stessa della Baškirceva – in questo destino è indubbio il passaggio degli dei.

–––––––

Qualsiasi dono degli dei è una maledizione. –––––––

Tentativi di «assolvere» la Baškirceva. – «Sì, certo, non si può essere sempre così presi da sé stessi, ma peccato, che sia morta così presto».

– Signori, nelle case di cura muoiono anche prima! – –––––––

Un'altra «assoluzione» per la Baškirceva – i suoi talenti. La pittura, lo splendido stile, suona l'arpa. La pittura (per quello che ho visto) – asciutta, avara, senza amore. – Il suo famigerato Meeting39_{. – Splendido}

stile, – sì. Preciso, come lei stessa. Credo che suonasse l'arpa.

Principale, essenziale, unico valore della Baškirceva è che lei è lei. –––––––

Никого, кроме себя не любила! –А Пинчио I, а Пинчио II, а Пинчио III? ––––––– – Вы любите дневник В<ашкир>цевой? – «Да, и еще люблю дневник Дьяконовой.» – В этом ответе вся русская интеллигенция. ––––––– Последние (случайные) слова в ее дневнике: «мне подниматься по лестнице» можно читать и так: – «Летать – умею, ходить – нет.» ––––––– Две вещи во мне неразрывны: Мопассан.– Бифштекс. –––––––

– О mon tableau! mon tableau! – Это надо читать: О ma vie! ma vie!

–––––––

Б<ашкирцева> не понимала стихов.– Пусть себе рифмуют, лишь бы только это мне не мешало! – Думаю, что она – как многие люди –

Nessuno, eccetto se stessa, ha amato! – E il Pincio I, e Pincio II, e Pincio III?40

–––––––

–Vi piace il diario della Baškirceva? – «Sì, e mi piace anche il diario della D'jakonova.41_{» – In questa risposta c'è tutta l'intellighenzia russa.}

–––––––

Ultime parole nel suo diario: «mi è difficile fare le scale» si può rileggere così:

– «Volare – ci riesco, camminare – no.» –––––––

Due cose sono indissolubili in me: Maupassant42_{. – La bistecca.}

–––––––

–O mon tableau! mon tableau! – Questo bisogna leggerlo: O ma vie! ma vie!43

–––––––

Baškirceva non capiva le poesie. – Che se le rimino, purché non mi diano fastidio! – Penso che lei – come molte persone – dopo dei brutti versi

после какого–нибудь дурного стихотворения раз навсегда отождествила «поэтическое» (вдурном смысле) – с поэзией. В<ашкир>пева – сама стихи, такой же подарок поэтам, как Дон– Жуан, Жанна д’Арк. (И какой трудный и соблазнительный подарок поэтам – Анна Ахматова!) ––––––– Если бы вы себя, действительно, господа, не любили, вы бы так не желали иметь похожих на себя детей. И рождаются у вас похожие на вас дети, а у них в свою очередь будут дети, похожие на них.– Потому что вы – повторимы: неосушествлены. А нежелание Б<ащкир>цевой иметь детей – бессознательное сознание, что род ее – на ней – кончен. ––––––– Арфа – это ледяная буря. То же можно сказать о Б<ашкир>цевой. ––––––– Рай я вижу совершенно круглым. И слово рай – круглым, И вижу правильно. –––––––

di qualcuno, una volta per tutte, identificava «poetico» (nel senso brutto del termine) – con la poesia.

La Baškirceva stessa è poesia, un tale regalo per i poeti, come Don Giovanni, Giovanna d'Arco.

(E che regalo difficile e seducente per i poeti è Anna Achmatova!) –––––––

Se voi, realmente, signori, non vi amaste, non desiderereste così tanto di avere figli che vi somiglino. Vi nascono bambini simili a voi, che a loro volta avranno bambini, simili a loro. – Perché voi siete imitabili: incompleti.

Invece la riluttanza della Baškirceva ad avere figli è un'inconscia consapevolezza che la sua stirpe – con lei – è finita.

–––––––

Arpa – tempesta di ghiaccio. Lo stesso si può dire della Baškirceva. –––––––

Il paradiso, lo vedo perfettamente rotondo. Anche la parola paradiso è rotonda. E ci vedo giusto.

«Раб Божий» – этого нет в Европе. И нет поэтому в Европе Ивана Карамазова. ––––––– Ищут шестого чувства обыкновенно люди, не подозревающие о существовании собственных пяти. ––––––– Душа – это пять чувств. Виртуозность одного из них – дарование, виртуозность всех пяти – гениальность. ––––––– Вся пресловутая «фантазия» поэтов – не что иное, как точность наблюдения и передачи. Всё существует с начала века, но не всё – так –названо.– Дело поэта – заново крестить мир. ––––––– Род Р<омано>вых зажат между двумя Григориями. Между падением первого и падением второго – вся его история. Тождество имен. Сходство – лучше не выдумаешь – фамилий. Некая причастность обоих к духовенству. (Один – чернец, другой – старец). И одинаковый конец (полет из окна, полет с моста.) И любопытно, что сходство – чисто внешнее. Причуда истории.

«Servo di Dio» – non esiste in Europa. Ed è per questo che in Europa non c'è Ivan Karamazov.

–––––––

Le persone alla ricerca del sesto senso, di solito, non sospettano nemmeno di avere già i cinque sensi.

–––––––

L'anima sono i cinque sensi. Virtuosismo in uno di loro è un dono, il virtuosismo in tutti e cinque è genio.

–––––––

Tutte le famigerate «fantasie» dei poeti non sono nient'altro che precisione, osservazione e trasmissione. Tutto esiste dall'inizio dei tempi, ma non tutto si chiama – così. – Compito del poeta è ribattezzare il mondo.

–––––––

La stirpe dei Romanov è stata soffocata tra due Grigorij44_{. Tra la}

caduta del primo e la caduta del secondo c'è tutta la loro storia. Identicità del nome. Somiglianza – non si potrebbe inventare niente di meglio – del cognome. Una certa complicità di entrambi con il clero. (Uno – monaco, l'altro – starec45_{). E stessa fine (volo da una finestra, volo da un ponte.)}

––––––– Сон. Мне приносят № какого–то журнала. Темно–зеленый сафьян. Серебр<яные> застежки. Открываю: А. Ахматова – «Новая книга словес Голубиных». Печать старинная, почти церковная. – Напишет ли ее когда–нибудь Ахматова? ––––––– Cur<r>iculum vitae девицы времен Екатерины, Дворянский Ин ститут – Воспитательный дом – дворянская богадельня. ––––––– Подробность какого–нибудь описания почти всегда в ущерб его точности. ––––––– Мерима и Кармен. Меримэ так уверил нас в Кармен, что перестали верить в Меримэ. ––––––– Крайности сходятся,– это для меня так же туманно, как история Ахиллеса и черепахи.

–––––––

Sonno. Mi portano un qualche numero di giornale. Cuoio marocchino verde scuro. Fibbie argentee. Apro: A. Achmatova – «Nuovo libro delle parole dei colombi46_{». Antica stampa, quasi ecclesiastica.}

– Ma lo scriverà un bel giorno l'Achmatova?

–––––––

Curriculum vitae di una zitella ai tempi di Caterina47_{. Istituto}

nobiliare – Casa dei trovatelli – Ospizio nobiliare. –––––––

Il dettaglio di qualsiasi descrizione quasi sempre va a scapito della sua esattezza.

–––––––

Mérimée e Carmen48_{. Mérimée ci ha così convinto della Carmen, che}

abbiamo smesso di credere a Mérimée. –––––––

Gli opposti si attraggono, – mi confonde tanto quanto il paradosso di Achille e la tartaruga.49

––––––– На выпускном экзамене: – «Так назовите же мне трех главных деятелей франц<узской> революции.» – «Марат, Мюрат и Прогресс!».– ––––––– Слово для поэта – собирательное стекло. Солнце – душа. Но кое же собирательное стекло без солнца? ––––––– Словесное дарование должно быть в уровень дарования душевного. Иначе – в обоих случаях – трагедия. (Я бы на выбор конечно взяла перевес души.) ––––––– Вымирание между поэтами переписки. Духовное обнищание. Скорее всё в стихи! – Стихи пожрали всё. ––––––– «Анна Ахматова».– Какое в этом великолепное отсутствие уюта! –––––––

––––––– All'esame finale:

– «Così si chiamano i tre personaggi principali della rivoluzione francese.» – «Marat, Murat50 _{e Progresso!». –}

–––––––

La parola per il poeta è come uno specchio della società. Il sole è l'anima. Ma esiste lo specchio della società senza sole?

–––––––

Il dono della parola deve avere lo stesso livello del dono dell'anima. Altrimenti – in ogni caso – è una tragedia. (Io se dovessi scegliere prenderei sicuramente l'eccesso d'anima.)

–––––––

La scomparsa della corrispondenza tra poeti. Immiserimento dello spirito. Presto tutto in versi! I versi hanno divorato tutto!

–––––––

«Anna Achmatova». Che sontuosa assenza di comodità in tutto ciò. –––––––

Наружность Сарры. Что–то ледяное и лунное.– Серафический лед.– И как эта женщина, в обаянии которой не бы ничего телесного, играла Федру! ––––––– – «Пушкин? Моя бабушка помнит,– веселый такой. Никогда не сидел, всё бежал. И очень на лодке кататься любил. И девушек любил,– добрый был, орехи давал, деньги давал. И волосы такие…» (не зная как сказать быстро–быстро перебирает в воздухе пальцами.) – Рассказ мальчика Османа в Гурзуфе, весной 1911 г. ––––––– Стендаль. Геометр любви. ––––––– Лунатик и геометр. Разная безошибочность. ––––––– – Иду, потому что луна светит.– Какой магический довод! ––––––– Первый любовный взгляд – то кратчайшее расстояние между двумя точками, та божественная прямая, которой нет второй.

L'aspetto esteriore di Sarah. Qualcosa di glaciale e lunare. – Ghiaccio serafico. –

E come recita la parte di Fedra51_{, nel suo fascino per niente}

corporeo, questa donna!

–––––––

– «Puškin? La mia nonna se lo ricorda, – così allegro. Non si sedeva mai, correva tutto il tempo. E sulla barca amava navigar. E le ragazze amava, – era buono, le nocciole dava, il denaro dava. E i suoi capelli così … » (senza sapere come dire, veloce veloce, sfarfalla con le dita nell'aria.)

– Racconto di un ragazzo Osman a Gurzuf nella primavera del 1911. –––––––

Stendal. Geometra dell'amore.52

––––––– Lunatico e geometra. Diversa infallibilità.

–––––––

Vado, perché la luna splende. Che magiche ragioni! –––––––

Il primo sguardo d'amore è la più breve distanza tra due punti, quella divina retta della quale non esiste un duplicato.